Моя катана молчит.
Мертвый кусок железа.
Нет танца — только дерганые,
заученные движения, лишенные всякого смысла.
Нет полета — только свинцовая
тяжесть внутри.
Я мучаю ее и себя, не в силах
поверить, что такое возможно... и только уже задыхаясь, в испарине, валясь
с ног от изнеможения, смиряюсь с очевидным.
Катана молчит.
Моя душа покинула меня.
Цена короткого счастья длиною
в день...
* * *
Цузуки еще спит. Спит весь
дом. А я так и не ложился. До пяти часов О-сэй со своими подручными наводили
порядок в ресторане, а я снаружи дожидался, пока Мацура приедет забрать
очередной труп, оставленный нам в подарок парнями О-Рен Ишии. Осточертело!..
В такие моменты я чувствую, что перестаю любить свою работу...
Постепенно, к рассвету, дом
затих, и все успокоилось. Перед уходом О-сэй заварила мне чай, и кажется,
даже готова была посидеть со мной еще немного, — но я отправил ее спать.
А сам пошел за катаной.
Зря.
Лучше бы разбудил Цузуки.
Хороший секс — лучшее лекарство после такой безумной ночи.
Я как всегда все сделал не
так...
* * *
Не нахожу себе места. Прохожу
по дорожкам сада. На горбатом мостике, переброшенном через ручей, долго
стою, распластав руки по перилам, и пытаюсь уловить свое отражение в сверкающих
бликах. Вода стремительно утекает, унося то, что осталось от моего лица...
От холодного утреннего света
начинает щипать глаза, и я возвращаюсь в дом. Прохожу по пустому ресторану,
машинально отмечая, что надо будет сделать в первую очередь. Подновить
циновки. Заменить пару гравюр на стенах. И выбрать новые цветочные композиции
по сезону...
Мои шаги гулко отдаются в
пустоте спящего дома. Застыв посреди галереи, я смотрю, как пляшут пылинки
в столбе света, падающем через приотворенные сёдзи. Иду дальше, ловя отзвуки
тишины...
Мой кабинет. Включаю компьютер
и отправляю послание. Выждав несколько минут, запрашиваю ответ. Читаю
письмо — и тут же стираю его.
Потом долго пялюсь в мертвый
экран монитора. Рядом — мертвая телефонная трубка... Цузуки звонил по
ней в больницу... Я прижимаю мобильник к щеке и держу, словно в надежде,
что пластмасса еще сохранила частичку его тепла...
И внезапно понимаю: хватит
обманывать себя. Есть только одно место, где мне сейчас хотелось бы быть...
* * *
Цузуки открывает глаза, стремительно
всплывая из придонных глубин ночного кошмара. Он не помнит, что ему снилось,
— но сердце колотится отчаянно, и в горле застрял сухой комок.
Незнакомая комната... Как
он сюда попал? Что происходит?..
Внезапно мечущийся по сторонам
взгляд останавливается, зацепившись за неподвижную фигуру у стены. И шинигами
облегченно переводит дыхание.
Ну, конечно. И что на него
нашло?! Он в доме Ории... В его спальне...
Все хорошо...
Это был только сон...
Цузуки приподнимается на локтях.
— Ори? Ты что, вообще не ложился?
— С чего ты взял?
В его голосе — усталая отчужденность,
и Цузуки внезапно вспоминает их нелепую вчерашнюю ругань, и странное окончание
дня. Кажется, Ория настроен продолжать в том же духе? Ну, так он не доставит
ему этого удовольствия. Да, сегодня — последний из трех отведенных им
дней, но если Мибу-сан намерен облегчить себе прощание ссорой — пусть
не рассчитывает на такой простой выход...
— Ори, посмотри на себя...
Ты помнишь второе правило этого дома? «Здесь не ходят в одежде гайдзинов...»
Где твое кимоно?
Ория растерянно оглядывает
свои джинсы, оттягивает ворот футболки, словно никак не может поверить
в реальность этого наряда.
— Я... я не...
Он замолкает. Растерянно качает
головой.
— Цузуки... что такое творится
со мной?..
Вместо ответа, шинигами протягивает
руку. Ория хватается за нее, до боли стискивая пальцы, и Цузуки притягивает
его к себе, обнимает за плечи.
— Ты просто устал, Ори. Просто
устал... Иди ко мне...
Темноволосая голова опускается
рядом. Длинные пряди рассыпаются по покрывалу. Цузуки перебирает их пальцами,
гладит упрямый затылок, нашептывает какую-то бессмыслицу, — пока Ория
Мибу не засыпает у него на груди, чуть приоткрыв рот и вздрагивая всем
телом, как измученный ребенок.
* * *
Я просыпаюсь счастливым. Такого
никогда со мной не случалось — и потому я точно знаю: я проснулся именно
от этого ощущения счастья. Слишком непривычного, чтобы быть правдой.
Но и при пробуждении странное
чувство никуда не уходит. Я задерживаю дыхание, испуганно ожидая, что
вот-вот, еще немного — и оно все же покинет меня. Заметит свою ошибку
— и уйдет к тому, кто заслуживает этого куда больше, чем я... Но секунды
стремительно утекают, — а непонятное ощущение по-прежнему здесь, со мной.
Под щекой чувствую что-то
теплое. Какое-то размеренное движение... И не только щекой — всем телом.
Кто-то лежит рядом. Обнимает меня. Чья-то рука легонько, едва ощутимо
поглаживает меня по бедру.
Цузуки...
Наверное, я произнес это вслух,
потому что вольно прогуливающиеся по моему боку пальцы внезапно делаются
настойчивее, пробираются к позвоночнику, царапают ногтями кожу. Я вздрагиваю.
Острая вспышка наслаждения внизу живота, — и вот уже тепло волной растекается
по всему телу...
— Ори, открой глаза. Я знаю,
что ты не спишь.
Но я только неразборчиво бормочу
что-то в ответ и еще сильнее сжимаю веки.
— Ори, я не буду заниматься
с тобой любовью, если ты не посмотришь на меня!
Черт возьми! А вот это уже
серьезно...
Я мгновенно распахиваю глаза
— и тону в фиалковых озерах. Мой шинигами...
Его лицо — совсем близко.
Я ничего не вижу, кроме глаз.
Я не хочу ничего видеть, кроме
его глаз.
Ну, разве что... его губы!
Мы целуемся долго, жадно,
со всей страстью отчаяния — а потом уже просто со страстью.
Я отрываюсь от него, только
когда начинаю задыхаться. И тут же понимаю, что задохнусь еще скорее,
если не начну целовать его вновь...
— Заниматься любовью? Ты сказал
— любовью, Цузуки?
Он улыбается.
— А, страшное слово на букву
«л»? Оно тебя пугает?
— Нет. Просто я уже не помню,
что оно означает — кроме боли.
— Неправда. Ты сам знаешь,
что это не так. Подумай...
Я пытаюсь думать. Честно пытаюсь.
Но его губы — слишком близко. Я не могу.
Любить — легче, чем говорить
об этом...
Джинсы и майка, сорванные
нетерпеливыми руками, разлетаются в стороны. Прочь отправляется и смятое
покрывало...
Цузуки ложится на спину, раскидывая
руки и ноги, как морская звезда... Смотрит на меня сквозь ресницы...
— Так о чем ты думаешь, Мибу-сан?
О чем? О днях. О ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а
не о
людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру...
Это не я. Не мои мысли. Я изгоняю из памяти холодные, сухие строки, а
вместе с ними — и человека, от которого слышал их в последний раз...
Не думать!
Тело Цузуки так совершенно,
что мне хочется впитать его в себя целиком, поглотить, растворить, — как
вода вбирает в себя соль. Я пью его губами, языком, кончиками пальцев,
ладонями, и, наконец – всей кожей. Он стонет подо мной, изгибается, и,
кажется, охвачен той же ненасытной жаждой...
Теперь уже я — под ним. Тремся
друг о друга... будь мы двумя сухими деревяшками, — уже давно бы вспыхнул
пожар. Но и без того — искры в глазах. Ничего не вижу...
Зато чувствую!
Чувствую, что мне мало этого
тела — только снаружи. Я хочу владеть Цузуки изнутри, познать его целиком,
до последней клеточки. Чтобы у него не осталось от меня никаких тайн.
Чтобы он нигде — нигде! — не мог найти от меня убежище...
— Я хочу тебя... всего...
— хрипло шепчу я ему на ухо.
И в тот же миг пугаюсь собственных
слов, своей нетерпеливой поспешности... Но Цузуки с облегчением выдыхает
мне в волосы:
— Наконец-то...
...Я на коленях между его
ног. Приподнимаю бедра, ласкаю языком везде, куда могу дотянуться. Прерывистые
стоны шинигами — лучшая музыка для моих ушей...
— Довольно... Ория, не мучай
меня больше...
Рывком закидываю его ноги
себе на плечи. Смазки нет под рукой, придется обойтись слюной... потерпи,
мой мальчик... Я постараюсь быть нежным...
Он подается мне навстречу.
Я начинаю очень осторожно,
изнывая от собственной медлительности, — но страх причинить ему боль сильнее.
Я вхожу в него... еще немного...
Цузуки выгибается, сам насаживаясь
на меня.
— Ория... не могу больше...
ждать... давай!..
И, забыв обо всем, я вхожу
в него целиком. Без остатка. Вхожу в его огонь. Сгораю — и возрождаюсь
в нем, как феникс. Бессчетно. Раз за разом...
Бессмертие — совсем рядом,
только руку протяни...
Понемногу алый туман перед
глазами рассеивается. Наслаждение — все такое же острое, но теперь я понемногу
начинаю осознавать себя... И Цузуки...
Да, малыш, я не забыл о тебе...
Продолжая двигаться внутри
него, свободной рукой прижимаю его член к себе, ласкаю, надавливаю, сжимаю...
И когда чувствую, что он уже близок к оргазму, — наконец даю волю и себе.
Мы доходим до точки кипения одновременно.
...В моих объятиях он урчит,
как котенок. Трется о волосы щекой. Я глажу его плечи, бедра, руки...
Он поворачивается на бок, чтобы прижаться к моей груди спиной, но я, отстранившись,
целую каждый позвонок, до самого низа, а затем языком пробираюсь в ложбинку
между ягодиц, ощущая вкус собственной спермы...
Разворачиваю Цузуки к себе.
Ну да, он опять готов. Так я и думал! Горячий мальчик...
— Мибу-сан, ты маньяк, ты
знаешь об этом?!..
Не позволяю ему говорить,
закрываю рукой рот, и он тут же принимается изводить меня, чертя кончиком
языка круги по ладони...
Он сосет мои пальцы — а я
сосу его член. Теперь можно не спешить. Я продлеваю наслаждение, раз за
разом то подводя его почти к самой грани, то опять отступая назад. Набухшей
головкой провожу по своим губам, дразню, легонько ударяя языком по гладкой
верхушке... затем забираю в рот целиком, вызывая у Цузуки мучительный
стон.
Мне нравится слушать, как
он стонет в моих объятиях. Я бы хотел, чтобы это длилось вечно...
Но вечным ничто не бывает.
Он выплескивается мне в рот, а я еще долго втягиваю его в себя, словно
пытаясь выжать досуха, до последней капли. Наконец, он не выдерживает,
отрывается от меня...
Только не двигаться. Не шевелиться.
Ничего...
Но шинигами дарит мне лишь
краткую передышку. А затем обхватывает лицо ладонями, заставляя развернуться
к себе.
Заглядывает в глаза.
— А теперь скажи ты... Чего
ТЫ хочешь?..
Он проводит мне рукой по внутренней
поверхности бедра, обхватывает пальцами мошонку, и я чувствую, как меня
начинает колотить дрожь.
— Чего ты хочешь, Ори?
Я смотрю на него сквозь туман,
застилающий глаза, но вижу только две сиреневых звезды, где-то далеко...
далеко... Откуда взялся этот проклятый туман?..
— Ори, что это? Слезы?..
Какие еще слезы, черт возьми?!
Я смаргиваю. И, торопливо
ухватив Цузуки за затылок, ладонью подталкиваю его туда, вниз... Мне хочется
совсем не этого. Но я не могу, чтобы он видел мое лицо...
«Чего ты хочешь, Ори?..» Как
будто я решусь ответить тебе на этот вопрос!
Как будто я решусь сам ответить
себе на него...
...Я почти не замечаю, что
делает со мной Цузуки. Это приятно... как качаться на морских волнах.
Они подхватывают меня, все выше и выше, уносят прочь, туда, где нет ни
берега, ни людей, ни памяти, ни мыслей... Они возносят меня все дальше
к небесам, — пока, наконец, одна, самая мощная, не забрасывает на самый
верх, в бездонную сияющую синеву...
Кажется, на несколько мгновений
я теряю сознание. Потому что когда вновь открываю глаза — шинигами опять
лежит рядом со мной, и на его губах — усталая, довольная улыбка.
— Так ты решил, чего ты хочешь,
Ори?
Черт возьми, я думал, мы закрыли
эту тему!
— Ты уже сделал все, чего
я хотел...
Но упрямое чудовище качает
головой.
— Я не об этом, Ори, и ты
прекрасно знаешь.
Закрываю глаза.
— Открой глаза немедленно!
Я не позволю тебе уйти от ответа.
Ладно. Открываю один глаз.
— Каким образом? Будешь меня
пытать?
Он воинственно поджимает губы.
— Если понадобится!..
Откидываюсь на мокрых от пота
простынях. Разбрасываю в стороны руки.
— Начинай!
Он медлит. Должно быть, гадает,
как быть со мной. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за его терзаниями.
О, этот огорченный вид... Он бы тронул самую жестокую душу!..
Вот только я не уверен, что
у меня вообще есть душа.
Незаметно для стороннего глаза,
я напрягаю мышцы, готовясь к броску... Затем вдруг — разжимаюсь, как пружина.
Шинигами не успевает даже опомниться, как оказывается подо мной на постели.
Я наваливаюсь на него всем телом. Что, еще хочешь поговорить?.. Начинаю
медленно двигаться, лежа на нем, опираясь на руки. Наша кожа трется друг
о друга, и везде, где соприкасается — вспыхивает огонь. Так ты еще хочешь
говорить — или все же займемся чем-то поинтереснее?..
Цузуки еще пытается бороться.
Упирается ладонями мне в плечи. Что-то шепчет на ухо... Но я закрываюсь
от его слов. Не позволяю им проникнуть в сознание.
Передо мной сейчас только
одна цель...
И я ее достигаю.
Когда я заканчиваю с Цузуки,
— он выжат насухо. Без остатка. Даже аура силы, которую прежде я ощущал
с любого расстояния, теперь почти неощутима.
Он засыпает едва ли не раньше,
чем успевает испытать последний оргазм.
Держу пари, что до утра он
не проснется.
Нужно будет сказать О-сэй,
что снотворное не понадобится...
...Торопливо начертанную записку
я оставляю у изголовья.
Вот и все. Дело сделано.
Я выхожу из комнаты, зажмурившись,
чтобы не смотреть на спящего шинигами.
Потому что знаю: если увижу
его еще раз — то уйти уже не смогу.
